Санкт-Петербургская Евангелическая Богословская Академия

 

 

 

Епископ Сергей Николаев:

               Мы — удивительная нация!

(«Вечный зов», российская православная газета, http://vzov.ru/2002/11_12/article03.shtml)

Недаром кто-то заметил: «Удел Сергея Ивановича — доводить людей до слез». Каких слез? Слез блаженных, покаянных…

 

— Насколько мне известно, Вы — первый доктор богословия среди русских протестантов. И в прошлом были связаны с музыкой. Расскажите, пожалуйста, о себе…

— Я из верующей семьи, семьи потомственных служителей. Мой дед долгое время был служителем, и отец служил в церкви почти 50 лет. Учился: школа, техникум, затем Ленинградская консерватория… Я пришел к Богу с осознанием того, что жизнь как-то теряет смысл. У меня было много друзей, интересная работа в хорошем коллективе, приличная зарплата. Казалось бы, какие проблемы?

 

Я пошел к Богу не столько, может быть, чтобы пасть в объятья, как неудачник, нуждающийся в утешении, а скорее чтобы найти у Него ответы и открыть путь, ведущий к чему-то… ну, к чему-то высшему…

 

— Ваши родители служили в баптистской церкви, но Вы, насколько я знаю, организовав новую церковь, отказались от слова «баптист». Почему?

— Это не совсем так. Я ни от чего не отказывался. Дело в том, что я никогда в баптистской церкви не состоял. Была церковь Евангельских христиан-баптистов, эта церковь произошла от слияния двух союзов, Евангельских Христиан и Баптистов, в один.

 

По поводу того, как эти союзы сливались и кто их сливал — мы говорить не будем. Но мой отец — из евангельских, мой дед — из евангельских (он начинал труд в Лесновской церкви Ивана Степановича Проханова еще в 1915 году!). Человек имеет право быть самим собой. Почему же я не могу назваться тем, кем я себя считаю?

 

— Хорошо, а церковь «Дом Евангелия» на каком учении основана?

— Церковь «Дом Евангелия», которую мы организовали в 1988 году — основана на вероучении евангельских христиан. А потом, это слово «баптист» — не русское, часто непонятное. А мы живем среди русского народа и служим россиянам.

 

— Скажите, а Вы — счастливый человек?

— Я очень счастливый человек. У меня прекрасная жена, чудесные дети, любимое дело в жизни — служение Богу и людям!

 

— Я спрашиваю потому, что наверняка, придя к Богу, Вы ощутили подъем в своей жизни и духовное обновление, но я знаю, что у Вас были и большие испытания. Скажем, в Норвегии Вы попали в катастрофу. Расскажите, что там произошло?

— Это случилось в 1988 году, в год празднования 1000-летия крещения Руси. Шла перестройка. Я тогда представлял наш союз в Конференции Европейских Церквей и работал с нынешним Патриархом Алексием. Он был президентом этой Конференции, а я — членом ее Совещательного комитета. Мы вместе ездили, общались, молились. Было бурное время: церкви умножались, миссии открывались, народ шел к Богу. И вот в городе Малага (Испания) должно было состояться очередное заседание Президиума и Совещательного комитета КЕЦ.

 

Я вылетел туда, но через Норвегию, потому что мой друг, евангелист Арил Эдвардсен, пригласил меня там проповедовать. И вот эта нелепая авария… Сегодня, когда я смотрю фотографии, мне становится жутко: молодой человек под 40 лет, разорванный на 17 кусков, чудом склеенный.

 

Весь — на шарнирах. Я взывал тогда к Богу: «Господи, что же это такое, как это понять? Если я согрешил — Ты мне покажи в чем! Но нельзя же так!» И еще я сказал: «Господи, если Ты мне не скажешь причину, я просто уйду из жизни: я знаю, куда вот эта трубка идет, я ее выдерну спокойно, и — все…»

 

— Неужели такие мысли были?

— Были такие мысли. Боль была нестерпимая, и я находился в отчаянном состоянии. Я лежал на больничной койке смертников… Ко мне приходили какие-то люди, фотографировали меня. Уже потом, спустя некоторое время, врач мне сказал: «Сергей, это так положено, ты не сегодня — завтра должен был преставиться, поэтому для семьи, для родственников оставляли архив».

 

— Надо же… И что сделал в такой ситуации Бог?

— Дальше произошло следующее. Арил Эдвардсен летит из Америки к своей дочери, и Бог ему говорит: «Сейчас ты прилетишь, и дочка тебе что-то сообщит. Ты ни о чем ее не спрашивай, делай то, что она тебе скажет…»

 

А я Господу условие поставил: если до 12 часов дня мне не будет дан ответ, это будет означать для меня свободу действий. И вот он прилетает в Малагу, в 8 утра. Дочь ему говорит: «Папа, Сергей разбился, ты не можешь оставаться в Малаге. Ты должен ехать немедленно, вот билет».

 

Он садится в самолет, летит, и ему Господь говорит, что он должен мне сказать. А я лежу и отсчитываю часы. Я вам скажу: это тяжелая борьба. Ведь сказав «А», придется говорить и «Б», иначе ты — несостоятельный человек. И вот где-то без четверти 12 открывается дверь, Арил Эдвардсен стоит (мне показалось, что это Ангел явился) и говорит мне дословно следующее: «Ты спрашиваешь Бога: почему? Бог готовит тебя к новому дню в твоем служении». И я отключился на трое суток. И когда пришел в себя, совершенно по-другому осмыслил и эту палату, и свое состояние, и начал слушать, что Бог говорит.

 

— И что же Бог Вам сказал?

— Господь говорил удивительные вещи, в которые тогда трудно было поверить. Скажем, о христианском радио, о телевидении, о христианской прессе, о семинарии, о церкви совершенно новой формы, которая не будет конфессионально завязана — двери ее должны быть открыты для всех.

 

«И сколько бы ни пришли, сколько бы ни ушли — это не твоего ума дело». Вот о том «сколько бы ни пришли» я хорошо помнил, а вторую часть запамятовал было, а потом просматривал свои записи, а там… «и сколько бы ни ушли»!

 

Удивительно то, что Бог делал церковь «Дом Евангелия» — совершенно другой по формату. И сегодня то, что и церковь, и Богословская академия, и Миссия наша существуют — это все результат того разговора с Богом.

 

— То есть для Вас было благо — то, что произошло?

— Я думаю, что это было не просто благо, это стало для меня переходом в новое измерение. Я по-новому ощутил Божью заботу о мире, потому что Бог делал акценты там, где я и не думал ставить акценты. Господь говорил: «Придут вот такие и такие люди, и ты должен их принять такими, как они есть, не задавая вопросов, и с ними молиться, и им помочь», и… т. д. и т. п.

 

Я Богу задавал много вопросов, даже возражал в чем-то, но на сердце был покой. Возникшая впоследствии церковь «Дом Евангелия» стала вехой в истории русского евангельского движения. По этой модели открылись десятки церквей в России и бывшем Союзе.

 

И сегодня, когда я возвращаюсь в памяти к этой «норвежской странице», я вижу, что, конечно, это было большое благословение. Кстати, когда в Малаге собралась Конференция Европейских Церквей и там узнали о моей трагедии, друзья мне присылали письма с тысячами подписей со всего света.

 

Я с особым чувством благодарности храню открытку тогда еще Митрополита Алексия, нынешнего Патриарха, который написал мне такие слова: «Дорогой Сергей Иванович, многие придут и скажут, что это — поэтому и поэтому, — не верьте никому! Бог готовит Вас к великому служению!» Это было большой поддержкой для меня.

 

— Скажите, а много ли было чудес в Вашей жизни — кроме этого «норвежского» чуда?

— Чудес было немало, и вот одно из них. Однажды, в начале 80-х годов, я должен был лететь в Москву — там готовилась какая-то конференция, и я вез важные документы. Так получилось, что я опаздывал на самолет. И вот в аэропорту Пулково я подбегаю к стойке и узнаю, что регистрация закончилась.

 

Я подаю билет и говорю: «У меня ничего нет, кроме портфельчика, помогите!» У тетеньки было такое доброе лицо… Но — увы! — более непреклонного человека я не встречал. Она сказала: «Нет, вы не полетите». Я говорю: «Подождите, у меня нет багажа, мне только спуститься — три ступеньки и все».

 

Она говорит: «Регистрация закончилась, все!» — «Так самолет-то еще не улетел!» Она мне, в конце концов, резко сказала: «Отойдите отсюда, вы не полетите, и больше мы разговаривать не будем».

 

Я огорчился, говорю: «Как вас зовут? Я буду жаловаться». Она назвала свое имя. И я, удрученный, пошел на следующий рейс.

 

Вдруг, в Москве, нас сажают не в Шереметьево, а не то во Внуково, не то в Домодедово. Все недовольны: в чем дело? А когда мы приземлились, нам говорят, что самолет, на котором я должен был лететь, — не долетел.

 

Я спустя неделю вплоть до начальника отдела кадров дошел: «Дайте мне этого человека — поговорить, спасибо сказать». И как я ни пытался обрисовывать эту женщину, мне сказали: «У нас таких сотрудников нет».

 

— Ангел…

— Я как раз так сегодня и понимаю, что это был Ангел Божий, и, по всей видимости, тогда у сатаны были одни планы, а у Бога — совсем другие.

 

— Сергей Иванович, Вы живете как бы в двух мирах: в России, где у Вас церковь, Академия, и в Америке, где много трудитесь. Вот что Вы ощущаете, когда из России приезжаете в Америку, и наоборот — когда из Америки приезжаете в Россию?

— Моя жена имеет лучшую, что называется, мою географическую ориентацию, она говорит: «Ты живешь в самолете». Это правда. Почему? Потому что оценка всего происходящего в самолете происходит.

 

Что в той среде, что в этой — те же самые проблемы. Только чуть-чуть по-разному называются и по-разному воспринимается их глубина. Вообще там, в Америке, проблем значительно больше, чем у нас в России, там полутонов больше. В России основные цвета сведены к четкой грани: красное, зеленое, синее… А там есть еще — красненький, розовенький, бледно-желтенький и прочее.

 

— Хорошо, а вот тенденция какая? Одни говорят, что Америка, Запад постепенно откатываются от Бога, а Россия, хоть и с трудом, к Нему приближается. Вы с этим согласны?

— Для западного мира Бог — это настолько же реальный и естественный атрибут жизни, как вода, воздух или еще что-то. Но многие там, несмотря на свободу, до сих пор не определили свое личное отношение к этому реально существующему в их жизни Богу.

 

В России все по-другому: в течение жизни нескольких поколений мы были искусственно изолированы от Бога и веры. У русского человека Бог был отнят!

 

Когда в Америке произошла трагедия 11 сентября прошлого года, а я как раз был там, то все «повалили», не побежали даже, а именно «повалили» в церкви! Храмы «лопались» в буквальном смысле от наплыва людей, понимаете?

 

Полиция вынуждена была останавливать всех желающих попасть в храм, боясь давки и возможного несчастья. Люди склонялись на колени на улицах, в парках, на площадях. Они с детства научены, где и у Кого искать ответа и помощи в день бедствия.

 

Я думаю, что и у нас сегодня аналогичная переориентация ценностей к Богу тоже начинается. Люди осознают нужду в храме, ждут слова священника, пастора… Они еще не научены — это процесс.

 

Для этого годы нужны. Но я вижу, что люди в России духовно жаждут! Я недавно в Казанский собор зашел. Шло богослужение, служил Владыка Владимир, наш Митрополит. Люди приходили, уходили, в должном виде и не совсем, — я смотрел на людей и на их глаза, пытался понять их душу.

 

Ощущалось желание к чему-то прикоснуться, к какому-то святому, таинственному. Вот зашла в церковь девочка, в одеянии, скажем, не весьма церковном, — и вся обмерла. Я удивился, что бабушки на нее не цыкали.

 

Она стояла какое-то время в оцепенении, вбирая все, что душа способна была вместить. А потом ушла вместе с друзьями. И я видел, как люди выходили на паперть храма, простите, — слегка обалдевшие, понимаете?

 

Они ушли из Храма другими, чем зашли в него. Слава Богу! Мне бы хотелось, чтобы там больше и понятнее звучала проповедь Слова Божия, чтобы люди наученные уходили. Но, возможно, не все сразу…

 

Дал бы Бог, чтобы дорога к храму была забита потоками людей. К какому храму? Скажу Вам откровенно: к любому! Если человек, зайдя в православный храм, встретится там со Христом, или если в протестантской церкви встретится со Христом, или в католической, — я благодарен Господу! Это не означает, что я изменил свою веру и толерантно отношусь ко всему, приемля все и вся. Конечно же, нет! Я «абсолютно» отношусь только к Богу.

 

Но когда Бог привлекает к Себе человека, то где Он его привлекает и как — это Божие суверенное право, это Его промысел!

 

— Сергей Иванович, к нам в редакцию приходят письма, в которых звучит много критики в адрес какой-либо церкви или деноминации. Особенно достается православным (кстати, от протестантов): дескать, там, в Православной Церкви, сплошь идолопоклонники, они там, мол, такие-сякие, все делают не так, как нужно, а вот мы, евангельские христиане, живем исключительно по Библии. Вы что скажете?

— Ну, во-первых, у протестантов в природе заложено против чего-нибудь попротестовать. А если серьезно — дело в том, что каждый человек должен осознать, кто он есть. До того, как человек осознает, кто он, ему очень сложно понять других.

 

Следует осознать: в ком я существую — в Боге или в конфессии? Быть ревностным христианином своей церкви или конфессии — совершенно не означает иметь право на то, чтобы шельмовать другого, возмущаться и обвинять.

 

У нас нередко суть и форма переплетены, а отсюда — неприязнь. Мы не отягощаем себя желанием понять друг друга. Возможно, кому-то удобно так, а другому — этак. Давайте отличать главное от второстепенного!

 

Есть первостепенное, а есть и второстепенное. Блаженный Августин однажды эту формулу вывел: «В главном — единство, во второстепенном — свобода, во всем — ЛЮБОВЬ!» Сколько еще можно раздирать Тело Христа?!

 

Христос однажды умер за всех: за православных, за католиков, за протестантов; за всех людей — за грешников, за недостойных, за правильных, за неправильных, чтобы всем даровать спасение и жизнь вечную! Вот это — ГЛАВНОЕ! А дальше, во второстепенном, — свобода!

 

И если я уже со Христом и во Христе, по большому счету, на какой скамейке я сижу и на какой остановке выхожу — роли не играет, главное, что я со Христом. И тот Христос, Который во мне живет, Он меня утверждает в Истине и сохраняет в Царствии Своем Духом Святым.

 

— Скажите, а в Вашей семье вот таких «конфессиональных» споров не бывает?

— У меня в семье четверо сыновей, взрослые уже, и все они по-своему, не всегда одинаково, воспринимают христианство.

 

Вот Илья, например, ему 27, он такой живой и рациональный по жизни, он не мистик никакой, каким в большей мере является Филипп, мой младший. Он иногда заходит в православную церковь, хотя стал членом протестантской общины.

 

И когда он туда приходит, что-то происходит с ним. Я его много раз спрашивал: что тебя притягивает? Он напомнил мне интересную историю. Когда ему было четыре года, мы его в Одессе потеряли.

 

Гуляли с друзьями по городу, посетили церковь в центре, на Пушкинской, и пошли в ЦУМ. Вдруг я увидел, что его с нами нет. Представляете, в чужом городе, мальчику четыре года? Мы обежали весь универмаг — нигде нет. Я побежал в церковь, где мы только что были.

 

Захожу и вижу: распятие Христа — и Илюша стоит перед ним в исступлении каком-то. Четыре года ребенку, по щекам как горох слезы катятся, я его обнимаю, а он мне продолжает задавать один и тот же вопрос: «За что они Его так, за что? Кто они? За что так? Кто они?»

 

И вот он мне говорит сегодня, двадцать с лишним лет спустя: «Папа, я не могу избавиться от этого детского переживания, и всякий раз, когда я в этой атмосфере православной церкви оказываюсь, что-то во мне происходит, и я не могу этого объяснить, этого особого какого-то Богоприсутствия в себе».

 

Могу ли я, Епископ евангельской церкви, не согласиться с его духовным опытом? И вот к какому выводу я пришел: человеку дорого до гробовой доски его первое восприятие Христа. И где человек с Ним встретился, где он ощутил вот это святое Богоявление в себе, его туда тянет. Мы должны с этим считаться и даровать людям возможность выбора.

 

А формы — они меняются со временем. Меняется многое и в традиционном Православии, — меняется даже в связи со взглядами лидеров. Что касается меня, то я могу точно так же помолиться и в православном храме, как молюсь в своем.